Пять дней… Пять дней французские войска стояли под стенами Рима, проявляя чудеса терпения и учтивости вместо того, чтобы осадить город и за куда меньший срок сокрушить его оборону. Пять дней понтифик задумчиво мерил шагами свой кабинет, понимая, что находится на пороге принятия, пожалуй, самого важного решения в своей жизни. Он проделал огромный путь на вершину власти, приложил массу усилий, чтобы удержаться на Святом Престоле, и не собирался останавливаться на достигнутом, но на собственном примере убедился, что даже самый скрупулезно просчитанный и продуманный план может полететь к чертям из-за вмешательства извне. Для Александра VI камнем преткновения стали непомерные амбиции французского монарха, который весьма деятельно принялся воплощать их в жизнь, стоило только отгреметь праздникам в честь коронации. Весть о падении Милана понтифика лишь обеспокоила – в прошлом французы уже завоевывали итальянские земли, но стоило им только отвести войска, как Неаполь вернул себе свободу, пусть и с помощью испанцев. Теперь же история вновь повторялась, вот только в прошлый раз военные действия не коснулись Папской области, а ныне на французскую армию можно было полюбоваться с городской стены. К чести французов, они не стали пока ничего предпринимать, предложив переговоры, и Александр VI догадывался, о чем может пойти речь. Наверняка Людовик XII захочет получить его благословение, чтобы отправиться дальше на юг, а заодно и утихомирить Милан… Вот только стоит ли в этом участвовать? Ведь французская экспансия снова может захлебнуться, и тогда все, кто поддержал захватчиков, будут считаться предателями… Недовольных его правлением и так достаточно, и если он ошибется, выбирая союзников, то может развязать войну… Понтифик задумчиво остановился возле распахнутого окна и посмотрел на город, утопающий в дневном зное – зрелище весьма мирное, и нужно было постоянно напоминать себе о том, что совсем рядом находится целая армия. Вооруженного столкновения с Францией Александр VI не боялся, так до конца и не поверив в то, что они решатся на такое, но одновременно понимал, что тянуть время до бесконечности невозможно. Нужно было что-то решать, пока за него не принял решение кто-то другой, и понтифик решительно направился к столу, где позвонил в колокольчик. Двери кабинета тут же распахнулись, на пороге показался секретарь, и Александр VI сухо произнес:
- Позови ко мне… – на миг он осекся, в очередной раз подумав о том, кого же отправить в качестве парламентера – одного из верных кардиналов или же маршала, после чего решительно закончил: - Кардинала де Росси.
Секретарь, почтительно поклонившись, отправился исполнять поручение, а понтифик занял место за рабочим столом. Решение, импульсивно принятое только что, с каждым мгновением казалось все более правильным – пусть французы видят, что с ними никто не собирается разговаривать с позиции силы, к тому же там всем заправлял архиепископ д’Амбуаз, и будет не лишним подчеркнуть тот факт, что они находятся на территории Папы Римского, викария Христа и главы Церкви… Да, определенно де Росси – лучший выбор, и с этой мыслью понтифик улыбнулся впервые за несколько последний дней.
Спустя некоторое время, побеседовав со своим доверенным лицом и четко проинструктировав его, Александр VI уже с большим оптимизмом смотрел в будущее. Так было всегда – тяжело принять какое-то решение, выбирая тот или иной вариант развития событий, но после того, как выбор сделан, сразу же становилось легче, а все мысли сосредотачивались на главной цели. Благословив де Росси и приказав отправить в лагерь французов посланника, чтобы объявить о своем согласии дать завтра им аудиенцию, понтифик снова позвонил в колокольчик, вызывая секретаря.
- Коньяк, – односложно распорядился он, однако секретарь еще не успел прикрыть за собой двери, как из коридора раздался звонкий женский смех. - И пригласите ко мне Лукрецию, – добавил понтифик, обрадованный визитом дочери.
Спустя несколько мгновений дверь кабинета распахнулась, и внутрь легкой походкой вошла Лукреция Борджия, радостно улыбаясь и неся в руках небольшой серебряный поднос с графином и двумя бокалами, который отобрала у секретаря. Поставив свою ношу на стол, Лукреция обошла его, чтобы поцеловать отца в щеку, после чего наполнила два бокала, поставила один перед понтификом и уселась в кресло напротив.
- Рада видеть тебя в хорошем настроении, – проворковала она, так как в последнее время отец был темнее тучи, а сама атмосфера в его резиденции напоминала затишье перед бурей. - Надеюсь, произошло что-то хорошее?
Лукреция, прибывшая в резиденцию отца, чтобы навестить его, излучала позитивную энергию и любовь к жизни, и понтифик сейчас с удовольствием смотрел на дочь. Она была очень похожа на Ваноццу, к которой он хоть и охладел, но сохранил теплое отношение, а потому видеть рядом с собой их общую дочь было особенно приятно. К тому же понтифику нравилось смотреть на ее хорошенькое личико, так резко контрастировавшее с перепуганными обитателями резиденции, чей хозяин явно пребывал не в духе из-за последних событий.
- Случилось, – подтвердил он догадку Лукреции, после чего пригубил коньяк, посмаковал его, а затем, прищурившись, посмотрел на дочь. Французы были известны своей любовью к хорошеньким женщинам и вину, и если второго в резиденции было хоть отбавляй, то с первым были вполне объективные сложности. - У нас завтра будут гости, – продолжил Александр VI, а между тем план по встрече делегации в его голове начал обрастать подробностями. - Не могла бы оказать мне небольшую услугу? – произнес понтифик, уже заранее зная, что Лукреция согласится, а потому сразу перешел к делу: - Я хочу, чтобы ты завтра утром встретила французских послов и проводила их в мой кабинет.
Лукреция, которая до этого успела попробовать коньяк и слегка поморщиться от его крепости, удивленно вскинула брови, глядя на отца, и тот продолжил.
- Я хочу, чтобы ты надела свое самое лучшее платье и самые красивые драгоценности, и чтобы французы, идя ко мне, больше уже ни о чем не думали, кроме как о том, что хотят поцеловать кончики твоих пальцев.
Лукреция тут же звонко рассмеялась, услышав такое, после чего лукаво сощурилась и спросила:
- Думаешь, у меня получится?
- Я не думаю, я знаю, – уверенно ответил понтифик, после чего отсалютовал Лукреции бокалом. Та повторила его жест, довольно улыбаясь и уже начав мысленно выбирать наряд для завтрашнего представления, а спустя полчаса отбыла в свои апартаменты. Весь остаток дня Лукреция вместе с Джулией и Адрианой провели за обсуждением нарядов и их примеркой, вместе выбирали драгоценности и легли пораньше спать, чтобы рано утром уложить локоны дочери понтифика в модную прическу. В назначенный час Лукреция прибыла в резиденцию отца и выглядела при этом просто ослепительно. Белое приталенное платье с золотым шитьем тесно облегало гибкий стан, подчеркивая тонкую талию, и открывало точеные плечи. В золотистые локоны, собранные в красивую прическу, были вплетены нитки жемчуга, на шее красовалось золотое ожерелье с рубинами, в тон которым были подобраны серьги и браслеты на изящных запястьях.
- Если они не падут к твоим ногам, то это будет означать, что они слепы, а их сердца сделаны из камня, – произнес понтифик, стоило только Лукреции предстать перед ним, и она в ответ весело рассмеялась.
Тем временем, Алехандро де Росси, один из приближенных кардиналов понтифика, вместе со своей небольшой свитой из пяти человек направлялся в сторону расположения французской армии. В глубине души он боялся стать жертвой вероломства захватчиков, но одновременно понимал, что подобное поручение понтифика – знак его особого расположения, а потому отказаться не посмел. Прибыв в назначенное место, где надлежало встретиться с французской делегацией, де Росси сделал знак остановиться и, щурясь от восходящего солнца, смотрел на приближающихся всадников, среди которых выделялась фигура в церковном облачении. Похоже, это и есть тот самый первый министр Людовика, а потому Алехандро прокашлялся и постарался придать своему лицу угодливое выражение – никогда не знаешь, что произойдет в будущем, а потому лучше произвести на д’Амбуаза хорошее впечатление.
- От имени Его Святейшества я приветствую вас на святой земле, – вежливо произнес де Росси, почтительно склонив голову. - Алехандро де Росси к вашим услугам. Мне поручено сопроводить вас в резиденцию Его Святейшества, прошу вас следовать за мной.
С этими словами Алехандро развернул лошадь, и вся кавалькада двинулась в сторону городских ворот, которые при приближении всадников тут же распахнулись, пропустив их внутрь, и тут же закрылись. Не обращая на это внимание, де Росси сделал знак двум сопровождавшим, чтобы те выдвинулись вперед и прокладывали дорогу, чтобы даже в мельчайших деталях подчеркнуть важный статус дорогих гостей. Оба всадника повиновались - выехав вперед и разгоняя утренних прохожих, они обеспечили быстрое продвижение делегации по городу, а потому путь к резиденции понтифика не занял много времени. Наконец, показалось величественное здание, к крыльцу которого вела широкая подъездная дорожка, светлой лентой вившаяся по зеленому парку. Вышколенные слуги так быстро распахнули ворота, что лошадей не пришлось останавливать ни на миг, и вскоре вся делегация уже подъезжала к крыльцу. За их приближением внимательно наблюдали почти все обитатели резиденции, а потому начало представления, задуманного понтификом, чтобы сбить французов с толку, тоже увидели абсолютно все. Спешившимся всадникам через полуоткрытые двери было хорошо видно, как внутри резиденции мелькнула точеная фигурка в белом, после чего двери распахнулись пошире, и изумленной публике, ожидавшей либо самого понтифика, либо одного из его кардиналов, предстала совсем молоденькая девушка, которая приветливо улыбнулась и произнесла мелодичным голоском, обращаясь преимущественно к мужчине, одетому в церковное облачение, признав в нем того самого Жоржа д‘Амбуаза, о котором ей вчера рассказывал отец.
- Доброе утро! Его Святейшество уже ждет вас! Меня зовут Лукреция Борджиа, и мне поручено проводить вас к нему, – этими словами девушка сделала изящный реверанс, после чего жестом пригласила министра следовать за собой. - Надеюсь, дорога сюда была не слишком утомительной? – продолжала Лукреция, шагая по коридорам резиденции и то и дело бросая лукавые взгляды на мужчину, пытаясь понять, какое впечатление произвела на него. - Если хотите, то можете немного отдохнуть в гостиной, – радушно предложила она. - Я могу распорядиться подать вам завтрак и самое лучшее вино из личных запасов Его Святейшества.

Смех Лукреции в ответ на шутку французского посланника о запутанных коридорах папской резиденции был подобен мелодичному переливу серебряного колокольчика, но несмотря на показное веселье в глубине души она была разочарована. Вопреки надеждам понтифика, мужчина отнюдь не пожирал ее глазами, отвлекаясь от цели своего визита, впрочем Лукреция хоть и чувствовала себя уязвленной, все же была рада тому, что взгляд этих холодных, равнодушных глаз скользит по фрескам, украшающих стены, не особо задерживаясь на дочери понтифика. Жорж д'Амбуаз откровенно пугал ее, и Лукреции иногда казалось, что когда он все же смотрит на неё, то видит насквозь, и в такие мгновения ей очень хотелось оказаться подальше от него. К счастью, вежливое предложение насчёт завтрака не нашло одобрения у французского министра, и Лукреция облегченно вздохнула, распахивая перед Жоржем двери отцовского кабинета. Вероятно, нужно было что-то сказать вежливое, например, пожелать хорошего дня, но Лукреции вдруг показалось, что в преддверии разговора с понтификом это может быть истолковано как завуалированная насмешка, а потому просто мило улыбнулась, снова присев в изящном реверансе, а когда мужчина вошёл внутрь, аккуратно прикрыла за ним двери.
- Уф, - тихо произнесла она себе под нос. - Жуткий тип.
Впрочем, теперь это уже не имело значения - Лукреция выполнила поручение отца и теперь могла быть свободна. А что касается Жоржа д'Амбуаза... Он всего лишь мелкий эпизод в ее жизни, больше она никогда не увидит его, так что не стоит переживать ни о его колючем взгляде, ни о том, что француз совершенно не проникся ее красотой. Подумав так, Лукреция решительно направилась в сторону гостиной, где слуги уже накрывали для неё стол - фрукты, сыр, вино и пирожные, которые специально испекли сегодня утром, чтобы порадовать дочь понтифика.
Тем временем, Его Святейшество с хорошо скрываемым интересом смотрел на своего визави. Тёмные, слова два омута, глаза Борджиа внимательно изучали лицо француза, пытаясь определить наилучшую тактику переговоров. Папа Римский был весьма опытным дипломатом и прекрасно разбирался в людях, к тому же репутация д'Амбуаза была ему хорошо известна, и, как это не прискорбно было признавать, француз представлял из себя опасного противника. Вздохнув, понтифик, сидевший за своим массивным рабочим столом, протянул руку с перстнем, затем сделал приглашающий жест рукой, предложив Жоржу занять кресло, стоящее напротив.
- Давайте обойдемся без лишних формальностей, - сухо произнёс понтифик, не желая заставлять затягивать процедуру приветствия. Конечно, созлазн показать французу его место был велик, но Александр VI был ко всему прочему ещё и весьма прагматичен, а потому не позволял себе следовать сиюминутным капризам, рискуя упустить возможность добраться до главной цели. Пусть д'Амбуаз наслаждается моментом и на несколько минут думает, что стал почти равен понтифику, добившись аудиенции. - И перейдем сразу к делу, - продолжил Борджиа. - Я много размышлял в последнее время о ситуации, которая складывается сейчас вокруг Святого Престола, - сказал понтифик, завуалированно дав понять Жоржу, что Рим находится в стороне от военных действий даже несмотря на то, что французская армия стояла под стенами города. - И пришёл к выводу, что мы с вами находимся в цейтноте. Несмотря на ваше показательное шествие по моим землям и обустройство лагеря поблизости, я все же уверен, что вы не посмеете напасть на Рим. - Голос понфитика звучал совершенно спокойно, без тени надменности или презрения, он просто излагал факты, словно размышляя вслух. - При этом я хорошо понимаю, что теперь вы просто не сможете уйти отсюда просто так, дабы не потерять лицо.
Александр на несколько мгновений замолчал, давая возможность собеседнику обдумать его слова, после чего так же спокойно продолжил:
- Итак, я готов вас выслушать... Что может нам предложить Людовик? Какие гарантии он может дать и насколько серьезны его намерения, ведь все мы помним, что случилось с Неаполем, стоило только Карлу вернуться во Францию... Каковы его дальнейшие планы? - Понтифик снова замолчал, а его взгляд оценивающе скользнул по церковному облачению Жоржа. - И что лично вас интересует во всем этом? - вкрадчиво добавил он, едва заметно усмехнувшись, чем дал понять министру, что совершенно не верит в том, что им могут двигать исключительно интересы государства.

Льстивый взгляд и елейные речи француза, уверявшего его, что об осаде Рима не могло быть и речи, никоим образом не ввели понтифика в заблуждение. Папа Римский не сомневался в том, что, откажись он принять д’Амбуаза в разумные сроки, то вместо дипломатов заговорили бы пушки, и началась бы война. Разумеется, папская армия была готова оказать сопротивление, но исход был непредсказуем, к тому же придти на помощь Святому престолу было просто некому – Милан уже сдался на милость победителей, Неаполь готовился к обороне, а все остальные были слишком далеко, чтобы успеть вовремя. К тому же понтифик считал войну делом довольно грязным и хлопотным, совершенно не стремился марать руки, как, впрочем, и рисковать войти в историю побежденным, вместо этого он предпочитал решать проблемы в тиши рабочего кабинета, и в этом искусстве мало кто мог соперничать с Борджиа.
Слушая первого министра Франции, понтифик задумчиво поставил локти на подлокотники своего кресла, сложил пальцы домиком и прижал их к губам, глядя поверх своих рук на собеседника. Лицо Папы было непроницаемым и абсолютно спокойным, и только в глубине карих глаз, казавшихся сейчас почти черными, мерцал неясный огонек. Все предложенное ему нравилось – он знал, что Людовик действительно имеет отношение к дому Висконти, а потому и его притязания на Неаполь были законными, знал он и том, что брак французского монарха до сих пор был бездетным, и был заранее готов однажды получить прошение о разводе, ведь королю были нужны наследники, также было ему известно и о том, что с Испанией сейчас заключен союз, а потому соперничать за южные земли с Францией никто не захочет. Новостью для Папы было лишь то, что династию неапольских правителей собирались полностью уничтожить, но именно это обстоятельство, безусловно, печальное – тут понтифик мысленно попросил Господа простить его грешную душу – позволяло ему воплотить в жизнь свои собственные планы. Чезаре, его сын, его гордость, хоть и имел сан кардинала, однако, совершенно не желал посвящать свою жизнь церкви, и Папа отчасти понимал его, правда, ничего другого пока предложить не мог. Теперь же все изменилось, стоило только ему выслушать Жоржа д’Амбуаза – если Неаполь попадет под протекторат Франции, то Чезаре может стать генерал-лейтенантом, если, конечно, переговоры пройдут успешно. Впрочем, обменивать свое благословение, позволение беспрепятственно пройти по своим землям, разрешение на развод и кардинальский сан для этого хитрого лиса, который сейчас сидел в кресле напротив и всячески изображал уважение перед Святым Престолом, на одно-единственное королевство для сына понтифик не намеревался. Этого было слишком мало, впрочем, в таком тонком деле важно было не переусердствовать, ведь если заломить слишком высокую цену, то есть риск не получить вообще ничего.
- Мы услышали вас, – степенно произнес понтифик, когда его гость замолчал. - Все это, безусловно, весьма интересно… – многозначительно добавил он, давая понять Жоржу д’Амбуазу, что ему совершенно точно удалось заинтересовать собеседника, а потому необходимо было готовиться к долгому торгу. - Однако, нам нужно все хорошо обдумать, и поэтому я предлагаю вам стать нашим гостем на все то время, пока мы с вами будем обсуждать наше возможное сотрудничество. Полагаю, жизнь в полевом лагере не слишком комфортна для вас, а здесь к вашим услугам будут личные апартаменты, мягкая постель, вышколенные слуги и отличная еда. Кстати, после ужина мы могли бы еще раз побеседовать в более неформальной обстановке…
Понтифик наконец-то разъединил руки, положил руки на подлокотники и слегка сжал их, стремясь унять дрожь нетерпения. Господь Всемогущий, да этот француз просто послан ему небесами! Его слова открывали невиданные ранее перспективы, и Папа сейчас чувствовал себя весьма оживленным, как в старые-добрые времена, когда добивался расположения конклава. Теперь же на карту было поставлено еще больше, поэтому ни в коем случае нельзя было допустить осечки, а каждое слово должно быть четко выверено и продумано.
Понтифик коснулся колокольчика, вызывая секретаря – аудиенция была окончена, ему уже не терпелось остаться наедине со своими мыслями и все хорошенько обдумать, чтобы вечером озвучить Жоржу цену своего благословения на захват Неаполя и убийство королевской семьи. Впрочем, все остальные предложения первого министра также не останутся без внимания, и ему за все придется расплатиться, но все будет зависеть от первого раунда переговоров.
- Его Высокопреосвященство согласился стать нашим гостем, – произнес понтифик, когда секретарь появился на пороге кабинета. Он уже хотел было приказать, чтобы Жоржу показали его покои, как вдруг вспомнил о Лукреции, которая наверняка еще находилась в резиденции. - Позови к нам Лукрецию, – распорядился Папа, а когда секретарь отправился на поиски девушки, снова повернулся к Жоржу. - Чувствуйте себя как дома, – сказал он и даже тепло, почти по-отечески улыбнулся собеседнику.
Лукреция, сидя в зале, во всю наслаждалась кулинарным мастерством личного повара ее отца – крохотные пирожные таяли во рту, а терпкое вино прекрасно оттеняло их сладкий вкус. Жаль только, что за столом было тихо, куда больше ей понравилось бы угощаться в хорошей компании, смеясь и развлекая себя изысканной беседой, но в это утро в резиденции было совсем тихо. Взяв очередное пирожное, Лукреция откусила маленький кусочек и протянула руку к кубку с вином, как вдруг от трапезы ее отвлек секретарь отца.
- Его Святейшество желает видеть вас, – почтительно произнес мужчина, а потом, оценив обстановку и зная, как сильно Лукреция любит сладости, добавил: - Очень срочно.
Вдохнув, Лукреция положила надкушенное пирожное обратно на блюдо, быстро отпила глоточек вина из кубка и поднялась со своего места.
- А француз еще там? – поинтересовалась она, торопливо шагая по коридору рядом с секретарем. Тот кивнул в ответ, и Лукреция недовольно нахмурилась, однако перед тем, как секретарь распахнул перед ней двери отцовского кабинета, на ее лице появилась приветливое выражение, а чувственные губы слегка изогнулись в улыбке. - Ваше Святейшество, – учтиво произнесла она, входя в кабинет и сделав реверанс.
- Покажи нашему гостю апартаменты на втором этаже и проследи за тем, чтобы он ни в чем не нуждался, – распорядился понтифик, и от его слов улыбка девушки стала несколько натянутой, стоило только ей уловить, что этот жуткий француз тут, похоже, задержится. - И организуй ужин, – продолжил Папа. - Надеюсь, ты составишь нам вечером компанию? – произнес он тоном, совершенно не предполагающим отказ с ее стороны.
- Разумеется, Ваше Святейшество, – все еще продолжая натянуто улыбаться, ответила Лукреция, после чего постаралась набраться храбрости, чтобы взглянуть на Жоржа. - Пойдемте, я покажу вам ваши покои, – произнесла она, обращаясь уже напрямую к гостю.

Почти весь путь до покоев на втором этаже прошел в молчании – Лукреция хоть и понимала, что отец будет ею недоволен, если узнает об этом, но никак не могла собраться с силами и заговорить с французским министром. Да и о чем с ним разговаривать? О погоде? Вряд ли это ему интересно… О том, как она счастлива быть его проводником в отцовской резиденции? Неплохой, конечно, вариант, но Лукреция откровенно боялась, что тот страх, который при одном только взгляде на мужчину начинал холодить спину, не позволит быть ей достаточно убедительной, и собеседник догадается о том, что все ее слова – сплошная ложь и лицемерие. С одной стороны, д’Амбуаз наверняка привык к тому, что его боятся и заискивают перед ним, так что вряд ли бы удивился, а с другой… Кто знает, о чем отец беседовал с этим французом, и к чему может привести ее неудачная попытка проявить гостеприимство. А ведь разговор явно был очень важен для понтифика, ведь отец не любил гостей в резиденции, и приглашал задержаться только тех, кем очень дорожил… Погруженная в свои мысли и пытаясь найти хоть одну подходящую тему для светской беседы, Лукреция едва не пропустила вопрос гостя по поводу резиденции отца – по-видимому, француз, так и не дождавшись от нее ни единого словечка, решил сам начать разговор, и щеки девушки тут же порозовели от смущения.
- Это единственная резиденция Его Святейшества, – произнесла Лукреция смиренным тоном и даже умудрилась на несколько мгновений придать своему личику одухотворенное выражение, однако быстро передумала. Конечно, Папе надлежало забыть о мирских делах и заботиться о душах своей паствы, а потому земная роскошь ему по идее не нужна была, но все же просторный и богато оставленный дворец никоим образом не подтверждал этот постулат. Не стоило даже пытаться делать вид, будто понтифик, имея всего одну резиденцию, ведет скромный образ жизни, ведь расходы на обустройство и содержание дома были сопоставимы с бюджетом небольшого города. К тому же Лукреция благоразумно умолчала о дворце, который был построен совсем недалеко, и где ныне проживала она вместе с тетей Адрианой и Джулией… - Его Святейшество очень ценит искусство и хорошо разбирается в живописи, – продолжила она, мельком взглянув на очередное роскошное полотно с сельским пейзажем, висевшее в коридоре. - Его часто навещают художники, чтобы выразить свое почтение и получить благословение, и в благодарность дарят ему свои работы.
Наконец, ступеньки, а с ними и весь этот, показавшийся ей невыносимо долгим, путь закончился, Лукреция с облегчением вздохнула, распахивая дверь перед гостем в его покои, и даже вполне искренне улыбнулась, радуясь тому, что скоро оставит француза здесь одного, а сама отправится сначала доедать пирожные, а потом – готовиться к ужину. Покои были очень роскошными и обставлены по последней моде, к тому же здесь царил идеальный порядок, так как эти апартаменты предназначались только для самых дорогих гостей. Француз должен был наверняка оценить расположение понтифика, выказанное ему таким образом, и Лукреция заранее уже была готова услышать целую россыпь комплиментов в адрес пышной остановки, но вместо этого Жорж д’Амбуаз весьма скептически оглядел свое временное пристанище, после чего прошелся по комнате. Лукреция в легком замешательстве наблюдала за ним, после чего ее недоумение очень быстро начало сменяться гневом, когда первый министр Франции вместо того, чтобы оценить по достоинству гостеприимство понтифика, вдруг распорядился заменить едва ли не все убранство! Когда список требований француза иссяк, Лукреция уже внутренне кипела от негодования и едва сдерживалась от того, чтобы язвительно не поинтересоваться, а не повернуть ли резиденцию таким образом, чтобы окна гостевых покоев начали выходить в сторону его родной Франции, однако, стоило мужчине оказаться рядом и заглянуть ей в глаза, как все саркастичные слова тут же застряли в горле. Подобное можно было сказать кому угодно, но только не Жоржу д’Амбуазу, глаза которого были похожи на свинцовые воды штормового моря – такие же холодные, безжизненные и опасные. Лукреции хватило одного взгляда, чтобы вместо гневной тирады с ее губ сорвался только тихий вздох, руки нервно скомкали складки платья, и она почти против своего желания сделала легкий поклон.
- Да, Ваше Преосвященство, – раздался ее смиренный голос в то время, пока в душе девушки догорал костер негодования и обиды. Мало того, что придется тут все переделать, так еще и нужно показать ему всю остальную резиденцию, а ведь у нее были совсем другие планы. - Прошу простить меня, – продолжила Лукреция все тем же смиренным тоном, - я должна сделать все необходимые распоряжения, а потому вынуждена вас оставить на несколько минут.
Прежде чем француз успел хоть как-то отреагировать, она поторопилась исчезнуть – находиться слишком долго рядом с этим пугающим человеком было просто невыносимо, и Лукреция была очень рада этой подвернувшейся передышке. Отыскав дворецкого, передав ему все распоряжения гостя, дав указания насчет ужина и заодно попросив доставить ей новое платье для вечера, Лукреция не отказала себе в удовольствии насладиться его возмущением, однако долго задерживаться не рискнула и, немного посудачив с Луисом о повадках француза, поторопилась обратно. Вернувшись и пригласив Жоржа на прогулку по дому, она начала с его собственных покоев – показывать спальню мужчине было неприлично, поэтому Лукреция ограничилась лишь тем, что ткнула в нужную сторону пальчиком и скромно рассказала о том, что находится за вон теми дверями. Затем они осмотрели рабочий кабинет, где гость мог поработать с бумагами и написать несколько писем, и комнату для отдыха с удобными креслами и стопкой книг, после чего Лукреция показала Жоржу покои, где будут находиться его пажи, за которыми отправили слугу. Закончив с обзором гостевых комнат, Лукреция увела «жуткого типа» в библиотеку – огромное помещение с множеством книжных стеллажей, на которых в идеальном порядке хранились весьма ценные фолианты. Читать она любила, а потому была хорошо знакома с содержанием книжных полок и не упустила возможности похвастаться самыми ценными экземплярами. Взяв с полки одну из книг, Лукреция протянула ее Жоржу, чтобы тот мог получше ее рассмотреть – хороший кожаный переплет, плотную бумагу, из которой были изготовлены страницы, каллиграфический почерк и красивые иллюстрации. За одной книгой последовали и другие, причем некоторые из них были изготовлены новомодным типографским способом, и Лукреция была в восторге от того, что в библиотеке отца нашлось место для таких вещей, ведь к таким новинкам понтифик относился с неодобрением. Показывая мужчине книги и оказавшись в своей стихии, Лукреция как-то незаметно для себя немного расслабилась – ее речь стала более живой, в глазах замерцал огонек, как это бывает со всеми увлеченными людьми, она больше не комкала платье, а мило жестикулировала, улыбалась и даже рассмеялась, рассказывая Жоржу д’Амбуазу о том, как уговаривала отца купить напечатанную библию, которую тоже продемонстрировала гостю. После посещения библиотеки Лукреция провела француза по всем остальным комнатам, доступных для взора гостей – несколько галерей, стены которых были украшены картинами, о некоторых из которых девушка не упустила возможность рассказать забавную историю их появления в резиденции, прогулочный холл, молельня, комната для отдыха, обеденный зал, музыкальная комната, комната искусств, где были расположены несколько весьма любопытных скульптур, у которых тоже были свои истории. В конце прогулки по дому, оказавшейся весьма длинной, но, как это ни странно, ничуть не скучной, Лукреция отвела первого министра в небольшой внутренний дворик – там стояла беседка, утопающая в зелени, рядом находился небольшой фонтан, тихо журчавший, и несколько клумб, пестревших ранними цветами, которые чудесно благоухали по вечерам, о чем французу стало известно с ее слов. После этого Лукреция отвела гостя обратно, ведь до ужина с понтификом оставалось уже совсем немного времени, и им обоим нужно было время, чтобы подготовиться.
Милая тетушка для ужина с французским посланником передала ей платье из темно-синего бархата с золотым шитьем, и Лукреция была весьма довольна выбором Адрианы – это платье необыкновенно шло ей, а золотая вышивка хорошо сочеталась с украшениями, которые она надела еще утром. Повертевшись перед зеркалом, Лукреция была весьма довольна своим видом и спустилась в зал, где подавали ужин – роскошное помещение, в центре которого был накрыт стол на три персоны, а в дальнем углу находились трое музыкантов. Сам зал был залит светом множества свечей, стол сервирован серебряными приборами, поблескивавшими на белоснежной скатерти, а от первого же поданного к столу блюда исходил невероятный аромат – мясо, запеченное с овощами и специями, пахло очень аппетитно, к нему подали пшеничный хлеб и острый соус, и слуги бесшумно скользили вокруг сотрапезников, раскладывая по тарелкам кушанье и наполняя кубки вином.
- Приятного аппетита, – произнесла Лукреция, обращаясь одновременно и к отцу, и к гостю. Понтифик кивнул в ответ, после чего попробовал еду и снова одобрительно кивнул, а Лукреция улыбнулась, довольная тем, что отец оценил ее выбор блюд и заодно старания повара. Несколько минут за столом было слышно только негромкую музыку, а когда мужчины утолили первый голод, Лукреция, немного осмелев в присутствии отца, обратилась к гостю, желая поддержать беседу, а заодно и попытаться выведать кое-какие подробности относительно семьи Сфорца, точнее, про одного конкретного представителя этой семейки, которому, как она надеялась, приготовлено тепленькое местечко в аду, и совсем скоро оно ему понадобится. - Ваше Преосвященство, расскажите что-нибудь увлекательное про Милан, – мило улыбнувшись, произнесла она, сделав глоток вина. - Правда ли, что Лодовико Сфорца сдался сам, испугавшись вашей армии? И что вы намерены с ним дальше делать? И с его семьей? – добавила Лукреция, тонко намекнув, что интересует ее не только судьба главы рода, но и его родственников.
Впрочем, судьба Лодовико Сфорцы интересовала не только Лукрецию, но и понтифика, и тот пристально посмотрел на французского кардинала. Разумеется, сам по себе Сфорца вместе со своим выводком уже не представлял для Его Святейшества никакого интереса, куда больше его занимало то, как далеко способны зайти французы в своей жажде власти, и в данном случае судьба Лодовика была для понтифика весьма показательной, ведь то, что он уже решил предложить Жоржу д’Амбуазу после ужина, могло быть осуществимо лишь в том случае, если Франция действительно готова к кардинальным мерам по отношению к королю Неаполя, а не намерена ограничиться одними лишь громкими словами.

Слушая Жоржа д’Амбуаза, рассказывавшего о трагической судьбе Лодовико Сфорцы, понтифик едва заметно улыбнулся уголками губ и тут же поспешил скрыть свою совершенно неуместную улыбку, поднеся ко рту кубок с вином. А улыбаться было из-за чего – Родриго Борджиа ни на мгновение не поверил в эти сказки насчет крысиного укуса, что, впрочем, отнюдь не помешало ему отдать должное изобретательности французского министра, который мало-помалу начал завоевывать расположение Папы Римского. Глядя на Жоржа, понтифик видел самого себя лет, эдак, тридцать назад – такой же энергичный, амбициозный и расчетливый. Что ж, следовало отдать французам должное, они, судя по всему, были настроены серьезно и не собирались сотрясать воздух словами, раз уж Лодовико отправился к праотцам, и понтифик был бы совершенно не удивлен, если бы узнал о том, что приказ убить пленника исходил от д’Амбуаза. В целом рассказ гостя вызвал в очерствевшей душе викария Христа благостное одобрение, но предаться этому чувству полностью понтифику не удалось – ему было прекрасно известно, что Лукреция затронула эту тему не просто так, она ненавидела бывшего мужа всей душой и наверняка жаждала узнать о том, что его вздернули на виселице. Обычно добрая и милосердная, Лукреция откровенно желала смерти Джованни Сфорце, и Родриго бросил на дочь предостерегающий взгляд, когда Жорж так неосмотрительно прошелся по этой болезненной теме. Впрочем, Его Святейшество не был уверен в том, что француз затронул эту историю без тайного умысла, скорее всего, он сделал это специально и хотел посмотреть на реакцию бывшей графини Пезаро, которая, сама того не ожидая, вдруг оказалась в центре внимания.
Лукреции на самом деле сейчас очень хотелось услышать о том, что ведь род Сфорца уничтожен, но, увы, столь неблаговидным надеждам было не суждено сбыться. Пока звучал голос Жоржа, она всячески старалась скрыть свой интерес к теме разговора, изредка бросая взгляды на француза, но под конец была вынуждена отвести глаза, чтобы скрыть разочарование и недовольство. Последнее неизменно ее охватывало при одном только упоминании о неудачном замужестве, и д’Амбуаз, намеренно или нет, испортил Лукреции настроение.
- Бедная Беатрис, – произнесла она, ставя кубок с вином на стол и вновь беря вилку. - Я была немного знакома с ней, она такая жизнерадостная была… Упокой Господь ее душу, – продолжала Лукреция, и хотя в ее голосе отчетливо слышались нотки сочувствия, на самом деле она не испытывала ни малейшего сострадания ни к одному члену семейства покойного герцога Милана, а потому совершенно спокойно подцепила вилкой кусок мяса и отправила его в рот. - Надеюсь, вам и вашей армии будет сопутствовать удача, – прожевав, с улыбкой продолжила Лукреция, имея в виду намерение д’Амбуаза посетить Пезаро, и в этот момент очередной взгляд понтифика, брошенный на дочь, стал совсем уж колючим, что не укрылось от ее внимания. Впрочем, Лукреция, хоть и посмотрела на отца в ответ с откровенной дерзостью, все же не собиралась портить ужин скандальной выходкой, а потому не стала комментировать слухи о слабостях Джованни Сфорцы, и тут же сменила тему.
Остаток ужина прошел в довольно непринужденной атмосфере – Лукреция, немного успокоившись и расслабившись от выпитого вина, щебетала исключительно о пустяках, сравнивая мастерство французских и итальянских художников и архитекторов, рассказывала о том, какие книги собираются печатать в Риме, и даже пообещала подарить первому министру Франции печатную Библию. Не обошла она стороной и мадригалы, рассказав об одной постановке, которую посетила третьего дня, и даже напела коротенький отрывок из музыкальной пьесы. Наконец, после нескольких смен блюд и десерта, понтифик изъявил желание поговорить с гостем наедине и увел Жоржа в комнату для отдыха, приказав Лукреции подать туда вино. Девушка, одарив отца испытующим взглядом, в котором отчетливо сквозило непонимание той причины, по которой ей сегодня целый день приходится прислуживать заносчивому французу, молча кивнула головой и отправилась за подносом. В комнату для отдыха, куда направились мужчины, она вошла спустя несколько минут, неся в руках серебряный поднос, на котором стоял кувшин и два кубка, затем она поставила свою ношу на низенький столик и наполнила кубки, вручив один отцу, а второй – Жоржу, после чего, поджав губы, вышла, очень надеясь, что на сегодня это было последнее поручение, которое ей пришлось исполнить.
- Попробуйте вино, – степенно произнес понтифик, - и не беспокойтесь, оно не отравлено. Я забочусь о своем здоровье и о здоровье своих дорогих друзей… – многозначительно добавил Родриго и первым сделал глоток вина. Посмаковав букет, он с видимым удовольствием сделал еще один глоток, после чего оценивающе посмотрел на собеседника, словно в последний раз все взвешивая, а потом размеренно продолжил: - Мы обстоятельно обдумали все то, о чем беседовали утром… Первое, о чем мы хотим сказать, так это что одобрение войны с Неаполем поставит нас в крайне невыгодное положение в том случае, если Франция проиграет. Война – это цепь событий, которые могут длиться слишком долго и порой быть совершенно непредсказуемыми, и никто, кроме Всевышнего, не может с точностью предсказать ее результат… – Понтифик замолк, чтобы еще раз освежить горло, а заодно и дать Жоржу обдумать услышанное, после чего его спокойный голос снова зазвучал в комнате для отдыха. - И пусть Господь не наделил нас мудростью, чтобы постичь его промысел, он дал нам силы и возможность самим вершить наши судьбы… – Последовала новая пауза, в течение которой понтифик продолжил смаковать вино, а заодно и упиваться своим красноречием, однако, долго томить собеседника все же не стал. - Мы готовы обеспечить проход французской армии по нашей территории и благословить захват Неаполя, более того, мы готовы присоединиться к этому походу, предоставить войска, которые возглавит Чезаре Борджиа, но только с условием, что именно он станет генерал-лейтенантом Неаполя. – Цепкий взгляд Родриго сейчас намертво вцепился в лицо Жоржа, чтобы успеть отследить его первую реакцию на подобное предложение – именно эти первые мгновения были очень важны, так как по ним можно было не только предсказать результат нынешнего разговора, но и определить ход дальнейших переговоров. На что готов первый министр? Как далеко он способен зайти? Согласится ли он, продемонстрировав уверенность, или возьмет время на обдумывание, показав тем самым свою слабость? Может ли он вообще принимать столь ответственные решения или же предоставит это королю? Ответы на эти важные вопросы лежали на поверхности, нужно было лишь повнимательнее присмотреться, и понтифик не сводил сейчас глаз с гостя. - Это очень важное решение, от которого будет зависеть все остальное, – вкрадчиво произнес Родриго. - Вы можете подумать над нашим встречным предложением и все это время оставаться нашим гостем…

Лукреции хватило выдержки лишь на то, чтобы аккуратно прикрыть за собой дверь вместо того, чтобы хлопнуть ею изо всех сил, показав тем самым свое недовольство. Весь день, с самого утра и до позднего вечера ей пришлось разыгрывать роль гостеприимной хозяйки перед этим французским зазнайкой, который, кажется, был всем недоволен. При воспоминании о том, что пришлось поменять всю обстановку в гостевых апартаментах, Лукреция снова нахмурилась, а когда вернулась в обеденный зал, то почти швырнула серебряный поднос на стол и резко произнесла, обращаясь к слугам, наводившим порядок:
- Отнесите это на кухню. – Стоило ей только сказать это, как память услужливо подсунула еще одну просьбу гостя, который захотел, чтобы именно Лукреция поблагодарила поваров за прекрасный ужин, и этой мелочи оказалось достаточно, чтобы снова буквально закипеть от негодования. Да что же это такое? Почему она? Что с ней не так??? И зачем вообще благодарить этих треклятых поваров, которые просто делают свою работу? Разве недостаточно щедрого жалованья? Не пойду, – насупившись, решила про себя девушка, однако спустя пару мгновений она опасливо покосилась в ту сторону, где сейчас находился д’Амбуаз. Умом она понимала, что француз вряд ли запомнил такую мелкую просьбу, которая явно ничего для него не значила, к тому же мысль даже о таком крошечном саботаже казалась невероятно сладкой и притягательной, особенно после того, как ей пришлось целый день развлекать гостя и выполнять его приказы, и все же… Спустя еще пару мгновений Лукреция, все еще продолжавшая хмуриться, уже шагала в сторону кухни, проклиная себя за малодушие, из-за которого она так и не решилась проигнорировать просьбу Жоржа д’Амбуаза, и злясь на француза, который явился в гости, а раскомандовался так, словно был у себя дома. И открывая дверь, ведущую в кухню, полную ароматов готовившейся там на завтра пищи, она поклялась себе в том, что скажет поварам всего пару слов, не больше.
Пока Лукреция хмуро благодарила от имени первого министра Франции поваров, ее отец с трудом сдерживался, чтобы не светиться от радости, ведь слова Жоржа о том, что Чезаре получит должность генерал-лейтенанта Неаполя, были для него сродни райской музыке. Он лишь едва заметно усмехнулся, когда гость холодно предупредил понтифика о последствиях нарушения договора – Папа и так хорошо понимал, что утрата доверия союзника может дорого ему обойтись, впрочем, ничего нарушать он и не собирался. Напротив, Родриго был вполне доволен тем, как складывались обстоятельства, хорошо понимая, сколь могущественна сейчас Франция и что в данный момент никто не сможет предложить ему больше, чем Людовик и его первый министр. Впрочем, последний оказался весьма не прост, и понтифик слегка удивленно вскинул бровь, услышав о взаимных требованиях архиепископа, и если до этого момента Родриго был уверен, что красота дочери не произвела на гостя ни малейшего впечатления, то теперь его мысли приняли совершенно иной оборот, стоило д’Амбуазу только пообещать, что он лично позаботится о ее судьбе. Собственно, первый министр Франции сам того не подозревая, натолкнул понтифика на мысль о том, на этих переговорах пойдет речь не только о судьбе сына, но и будет решена участь дочери.
- Что ж, если будущее назначение Чезаре генерал-лейтенантом можно считать делом решенным, то мы с удовольствием бы изучили ваши верительные грамоты, а заодно сочли бы за честь получить подписанный вами приказ о его назначении… – все так же вкрадчиво продолжил понтифик, который вовсе не собирался ограничиваться устными договоренностями, предпочитая словам заверенные бумаги. - Что же касается всего остального… – Родриго, обожавший драматические эффекты, не удержался и сделал паузу, после чего продолжил: - Мы готовы рассмотреть возможность расторжения брака Людовика и его супруги, но в таком деликатном деле спешка совершенно лишняя. Нам потребуются материалы расследования церковной комиссии и время, чтобы все обстоятельно изучить… – Папа снова сделал глоток вина, после чего поставил кубок на стол и устроился в кресле поудобнее, при этом не сводя пристального взгляда с собеседника. - И мы можем пообещать, что дадим ответ сразу после того, как Чезаре станет генерал-лейтенантом Неаполя, – произнес понтифик, почти прямым текстом заявив о том, что ни о каком разводе не может быть и речи до тех пор, пока ситуация с его сыном не разрешится самым благополучным образом. – Впрочем, несмотря на то, что это займет какое-то время, мы можем уже сейчас сказать о том, что наше решение весьма вероятно будет положительным, и что эта уступка с нашей стороны потребует ответных шагов… Мы рассчитываем на помощь Франции и ее войск в наведении порядка в наших землях, – выдвинул очередное требование Родриго, которым французской короне предстояло расплатиться на развод ее монарха. - Наших сил не хватает, среди местных аристократов процветает вольнодумство и еретические настроения, что весьма печалит нас и может отвлекать от рассмотрения бумаг вашей церковной комиссии.
Последнее было произнесено с оттенком иронии, ведь все еретические настроения местных аристократов сводились к тому, что Родриго Борджиа необходимо сжечь на костре за многочисленные прегрешения. Однако на этом понтифик не остановился – пусть изначально он и собирался выдвигать свои требования по очереди, но разговор складывался так удачно, что упустить открывшуюся возможность он просто не мог.
- К тому же, – голос Родриго снова стал медово-вкрадчивым по мере того, как он приближался к еще одной не менее соблазнительной цели, которая появилась у него буквально только что. - Мы готовы дать согласие и отправить Лукрецию к королевскому двору, и нам очень отрадно слышать, что вы лично позаботитесь о ее благополучии. Впрочем, мы считаем, что позаботиться о Лукреции вам будет гораздо удобнее в качестве ее супруга… – Папа бросил еще один испытующий взгляд на Жоржа, пытаясь оценить его реакцию, ведь подобное предложение в адрес церковника было неслыханным, после чего продолжил: - Мы давно ратуем за сближение Церкви и светской власти, и именно вы станете символом новой эпохи, наш дорогой друг! Мы издадим специальный указ и освободим вас от обета безбрачия, и в знак того, что наши семьи породнятся, вы получите сан кардинала, а также сто пятьдесят тысяч дукатов приданого, которое мы готовы выплатить единовременно.
Сумма, озвученная Папой, была поистине огромной и в пять раз превышала то, что получил в свое время Джованни Сфорца, но оно того стоило. Разве мог сравниться обычный миланский граф, который к тому же являлся бастардом, с французским аристократом из древнего рода, добившегося поста первого министра? Разумеется, в таком сравнении Жорж одерживал безоговорочную победу, и понтифик был готов еще больше увеличить сумму приданого, только бы архиепископ согласился, ведь тогда… Родриго постарался отогнать от себя мысли о будущем, в котором он сможет влиять на Францию, пользуясь родством с д’Амбуазом – не следовало забегать так далеко вперед, чтобы не вспугнуть удачу, ведь ответа пока так и не последовало.
- Мы не торопим вас с окончательным решением, – по-отечески мягко произнес понтифик, глядя на мужчину, от одного слова которого сейчас зависело так много. - День выдался трудным, и, возможно, вы уже хотите отдохнуть, так что продолжить этот разговор можно и завтра…

Слова француза о том, что последовательность действий необходимо немного изменить, лишний раз убедили понтифика в том, что д’Амбуаз – серьезный противник, которого не так просто победить, и это лишь еще больше раззадорило Родриго. Он понимал, что его требования были непомерными, но руководствовался тем, что нужно просить больше, чтобы собеседник мог в чем-то отказать, ведь иначе какой же это торг? Так и получилось – Жорж предложил свою схему, и понтифик милостиво ее одобрил, при этом все равно добившись своего. К тому же получить назначение на пост генерал-лейтенанта из рук самого Людовика было еще почетнее, да еще и эта блестящая идея насчет женитьбы на Карлотте… Понтифик был в восторге от предложения первого министра, ведь сам о существовании принцессы и думать забыл, а ведь это решало одновременно массу проблем – Чезаре давно пора немного остепениться, а брак с Карлоттой упрочит его власть. Хорош, чертяка, – восхищенно подумал понтифик, глядя на Жоржа, и едва заметно улыбнулся одними краешками губ, когда тот, скривившись, поинтересовался насчет цены на кардинальский сан. Нет, он не шутит. Да, он вполне серьезно говорит о том, что желает выдать дочь замуж за д’Амбуаза. И да, он, конечно, все обдумает еще раз, но решение останется прежним – архиепископ отправится с Лукрецией к алтарю и получит вожделенный сан. Да, именно в таком порядке. И все будут довольны – понтифик будет счастлив, имея таких родственников, Жорж получит сан и молодую жену, а Лукреция… О том, что обретет Лукреция в результате всего этого, Родриго сейчас даже не задумывался, ведь она – его дочь, плоть от его плоти, и должна, просто обязана послужить интересам своей семьи, своего отца и братьев. Пожелав своему гостю в ответ приятного отдыха, Папа снова вызвал слугу и поинтересовался, чем сейчас занята Лукреция, а когда узнал, что дочь распорядилась подать карету, чтобы вернуться во дворец, где жила вместе с Адрианой и Джулией, то тут же отменил ее распоряжение. Лукреции надлежало оставаться в резиденции до тех пор, пока француз будет гостить у них, позаботиться о своем гардеробе и разделять все совместные трапезы, а также быть готовой к тому, чтобы в любой момент предстать перед гостем.
Лукреция, которая к концу дня чувствовала себя усталой и немного измотанной, больше всего на свете хотела оказаться дома, обсудить все случившееся с тетей и Джулией и за поеданием сладостей с вином хорошенечко перемыть заносчивому французу косточки, благо он этого не услышит и ничего им не сделает. От одной только мысли о таком приятном вечере на ее лице мелькала довольная улыбка, но стоило только ей услышать приказ отца, переданный через секретаря, как от хорошего настроения почти ничего не осталось. Собственно, бывать в резиденции Лукреция любила, с удовольствием исполняя обязанности хозяйки и помогая отцу принимать гостей, но нынешний визитер, заставлявший ее робеть одним только пристальным взглядом, отнюдь не вызывал желания задерживаться в доме отца. Тяжело вздохнув, Лукреция все же была вынуждена смириться, так как спорить с отцом было бесполезно, а потому написала тете записку с просьбой передать ей все необходимое в расчете на то, что она проведет в резиденции несколько дней. Вручив слуге записку, девушка с тоской проводила его глазами, посмотрела из окна, как юноша весело запрыгивает в карету, в которой она сама должна была уехать отсюда, после чего побрела в свои покои, где обычно располагалась во время затяжных визитов к отцу. Побродив по своим комнатам и дождавшись, пока служанка приготовит ей постель, Лукреция вдруг обнаружила, что, несмотря на усталость, спать ей совсем не хочется, а потому вместо того, чтобы улечься, девушка вышла на балкон, выходивший на площадь.
Несмотря на негласное осадное положение, жизнь в городе кипела – с площадь доносились голоса людей, которые пели и смеялись, где-то играли музыканты, наполняя этот теплый вечер волшебной музыкой. И хотя Лукреция обычно любила такие вечера, сегодня некое странное томление, какое-то неуловимое предчувствие заставляло ее искать уединения, а потому, пробыв на балконе чуть более четверти часа, дочь понтифика решила спуститься во внутренний дворик, чтобы немного подышать воздухом в тишине. По дороге в дворик, к огромному облегчению Лукреции, ей никто не встретился – понтифик был у себя в кабинете, слуги заканчивали наводить порядок, а важный гость, как она очень надеялась, уже отправился отдыхать. В самом дворике было темно, лишь несколько факелов горели на стенах резиденции, ничуть не мешая любоваться звездным небом, а уличный шум сюда не проникал, давая Лукреции возможность побыть наедине со своими мыслями, которые неизменно возвращались к французу. Что он себе вообще позволяет? Привык, наверное, всеми командовать и теперь решил, что можно и ею помыкать. Нет уж! Не выйдет!!! Завтра она обязательно соберется с силами и покажет д’Амбуазу, что командовать он будет только своими пажами, а она, дочь самого Папы Римского, не будет его слушаться! Мысленно представляя себе свой завтрашний триумф, как тонко и изящно она поставит на место зарвавшегося француза, Лукреция так увлеклась, что, только лишь зайдя в беседку, обнаружила, что находится там не одна. Не признав в темноте первого министра, она уже собиралась отругать нерадивого слугу, который вместо того, чтобы работать по дому, прохлаждается во дворе, но, к счастью, ничего не успела сказать. Впрочем, Лукреция даже не осознала своего везения, так как с ужасом смотрела, как мужчина медленно поворачивается к ней, и вместо гневной тирады сумела только растерянно произнести несколько слов.
- П-простите, В-ваше П-преосвященство… – слегка заикаясь от неожиданности и волнения, пролепетала Лукреция, а ее испуганный взгляд тут же заметался от лица Жоржа к обстановке внутри беседки и вокруг нее. Чем он сейчас может оказаться недоволен? Подушки на скамье не той расцветки? Слишком громко журчит фонтан? Цветы не так пахнут? С все возрастающим ужасом Лукреция смотрела на Жоржа, лихорадочно представляя себе последствия этой встречи – как опять придется все устраивать по его вкусу, как слуги будут сбиваться с ног и пересаживать цветы до рассвета. Совершенно забыв о том, что собиралась завтра же преподать ему поучительный урок о том, что командовать в резиденции понтифика нельзя, Лукреция испуганно попятилась назад и снова пролепетала: - Я не знала, что вы здесь… – Крохотный шажок назад, еще один, и еще… - Пожалуй, не буду вам мешать… – Еще пару шажков, и она растворится в ночи, подальше от этих равнодушных глаз, и сердце уже радостно стучит в предвкушении счастливого избавления от общества этого пугающего человека, как вдруг за спиной кто-то вежливо кашлянул. Взвинченные нервы заставили Лукрецию резко обернуться, и тут же ее глазам предстал один из пажей французского министра, державший поднос с небольшим кувшинчиком и кубком. Лукреция несколько мгновений недоуменно смотрела на юношу и на поднос, затем едва слышно произнесла, севшим от волнения голосом: - Что это? Мне ничего не нужно…
- Настой из малиновых листьев, – ответил паж, после чего зачем-то протянул поднос Лукреции, но она, все еще продолжая недоумевать по поводу происходящего, молча смотрела на кувшин, не понимая, зачем это ей нужно и что дальше делать. - Его Преосвященство приказал принести, – пояснил паж, видя замешательство Лукреции, после чего так близко придвинул к ней этот злосчастный поднос, что слегка толкнул ее в живот. Этот легкий толчок заставил Лукрецию машинально поднять руки и принять поднос от пажа, который был уверен, что девушка появилась в беседке по приказу его господина, и что наверняка их нужно оставить одних. Избавившись от подноса, паж тут же повернулся и пошел в сторону дома, а Лукреция только в этот момент осознала масштабы катастрофы – правила гостеприимства требовали услужить гостю, а потому теперь о побеге не может быть и речи. Медленно, словно у нее одеревенело все тело, Лукреция повернулась к мужчине, от испуга все еще совершенно не понимая, что ей нужно делать дальше. Наверное, следовало поставить поднос на столик, что стоял возле скамеек, наполнить кубок и с милой улыбкой подать его гостю, но Лукреция растерянно продолжала стоять на месте, держа поднос, и то и дело косясь на клумбы, куда только вчера высадили розовые кусты из оранжереи. Интересно, любит ли Жорж д‘Амбуаз розы? Лукреция очень надеялась, что любит, иначе придется всю ночь высаживать гвоздики. Наконец, первое потрясение от неожиданной встречи постепенно начало проходить, и затянувшееся молчание необходимо было срочно прервать, вот только собраться с мыслями под испытующим взглядом француза было очень не просто.
- Зачем вам настой малины? – брякнула Лукреция первое, что пришло в голову. - Вы простудились?

Ее вопрос был не слишком уместен, но растерявшаяся Лукреция слишком поздно это поняла и тут же мысленно себя обругала. Впрочем, ее любопытство ничуть не смутило гостя, напротив, Жорж даже шагнул ей навстречу, предложил помочь, и, забирая поднос из ее рук, случайно дотронулся до ее ладони. Прикосновение горячих пальцев заставило Лукрецию вздрогнуть от неожиданности и бросить быстрый взгляд на мужчину – отчего-то ей казалось, что руки д’Амбуаза должны быть холодными и неприятными наощупь, однако это ненамеренное касание, напротив, было мягким и теплым, и это весьма удивляло. Решив, что она, должно быть, просто немного замерзла, Лукреция постаралась избавиться от дальнейших размышлений о том, почему прикосновения Жоржа не вызывают неприязни и желания отстраниться, и вошла в беседку вслед за мужчиной, все еще испытывая неловкость из-за того, что продолжала робеть перед ним. На правах хозяйки именно она должна была возиться с подносом, и Лукреция, стремясь хоть как-то исправить положение, взяла кувшин, в котором заваривался травяной настой, и наполнила им кубок для гостя, пока тот объяснял ей, зачем ему понадобился этот напиток. Его слова изумили Лукрецию еще больше, чем прикосновение – оказывается, Жорж д’Амбуаз, этот заносчивый тип с жуткими глазами, который привел сюда целую армию, заставив тем самым беспокоиться даже самого Папу Римского, мог уставать, как вполне обычный человек, и мучиться от боли. Лукреция бросила удивленный взгляд на собеседника, словно впервые его видела – тот действительно был сейчас похож на простого человека, так как в сумраке выражение его холодных глаз было почти не различимо, а вот в голосе, как ей показалось, слышались нотки усталости.
- Вам стоит попробовать отвар мяты и шиповника, – мягко произнесла девушка, потрясенная своим открытием, при этом аккуратно наливая настой так, чтобы как можно меньше травинок попали в кубок. - Мята поможет расслабиться и избавит от мигрени, а шиповник придаст сил… – Тут Лукреция слегка замялась – все же у первого министра Франции наверняка был один из самых лучших лекарей, а потому наверняка Жорж не нуждался в ее советах, которые она так простодушно принялась раздавать, движимая состраданием к чужой боли. - Ох, простите… – произнесла она, ставя кувшин на поднос и усаживаясь на скамейку. - Наверняка ваш лекарь лучше разбирается в травах, чем я, и посоветовал вам самое лучшее средство, – смущенно пробормотала Лукреция, после чего торопливо добавила: - Нет-нет, мне ничего не нужно, не стоит беспокоиться. Я часто прихожу сюда перед сном, когда ночую в резиденции отца, – продолжила она, отвечая на вопрос Жоржа. - Да и дома тоже выхожу во дворик, когда хорошая погода… Мне нравится перед сном посидеть немного в тишине и просто посмотреть на звездное небо, думать о своем и вдыхать цветочный аромат…
Лукреция и сама не заметила, как вдруг начала совершенно непринужденно болтать в присутствии Жоржа, хотя еще пять минут назад была больше похожа на соляной столб и от волнения не знала, куда деваться. Впрочем, ее болтовня была прервана словами Жоржа о воспоминаниях, и это заставило Лукрецию грустно улыбнуться.
- Великая наука жить счастливо состоит в том, чтобы жить только в настоящем, – в ответ процитировала она Пифагора, ненамеренно блеснув хорошим образованием, полученным благодаря тете Адриане. - Можно только позавидовать тем, кто может спокойно спать, оставив неприятные воспоминания до утра, – все также грустно продолжила она, а взгляд девушки, наполнившийся тоской, медленно заскользил по беседке и остановился на полураспустившихся бутонах роз, медленно покачивающихся на ближайшей клумбе от легкого ветерка. В ночном сумраке бордовые розы казались почти черными и выглядели как-то совсем уж зловеще, и Лукреция поспешно отвела взгляд и посмотрела на Жоржа. - В Милан? – вмиг заинтересовавшись произнесла она, пропустив мимо ушей тот факт, что отец о чем-то договорился со своим гостем, и тот совсем скоро уедет. - Там что-то случилось? – Лукреция изо всех сил старалась сделать вид, будто спрашивает лишь ради поддержания беседы, но на самом деле изнывала от любопытства. - Надеюсь, ничего страшного?
Она даже сумела изобразить на своем личике легкомысленную улыбку, однако в прищуренных глазах девушки отчетливо читалось затаенное негодование. Сам того не зная, Жорж снова затронул больную тему – Лукреция до сих просыпалась в холодном поту, снова и снова видя в кошмарных снах висящую под потолком Летицию, самодовольный оскал бывшего мужа, его сальный взгляд, когда он сказал ей о том, что она будет следующей. После этого она долго не могла заснуть, помогал лишь успокаивающий настой из трав, и всякий раз, лежа в постели и боясь сомкнуть глаза, чтобы снова не оказаться в этом ожившем кошмаре, Лукреция думала о том, что таким образом Господь наказывает ее за непокорность. Впрочем, несмотря на это, она все равно не чувствовала своей вины и не испытывала раскаяния, должно быть, именно по этой причине дурные сны до сих пор преследовали ее… Но бывали и такие дни, когда Лукреция думала, что причина кошмаров кроется не в том, что она не в состоянии раскаяться в содеянном и выпросить у Господа прощение, а в том, что Джованни Сфорца остался безнаказанным. Пусть развод и нанес ущерб его репутации, за смерть Летиции этот подонок так и не ответил, продолжая жить в свое удовольствие и распуская грязные слухи о семье понтифика. И сейчас, глядя на Жоржа д’Амбуаза с самым живым интересом, Лукреция гадала, а не является ли этот француз ответом на ее мольбы, в которых она просила Господа воздать Сфорце по заслугам?

Лукреция смотрела на мужчину с всевозрастающим изумлением, а мироздание, тем временем, не прекращало убеждать девушку в одной простой истине, заключавшейся  в том, что первое мнение, особенно составленное после мимолетного взгляда, может быть ошибочным. Было весьма удивительно узнать, что Жорж не просто обычный человек, но и любит сладости! Это потрясло Лукрецию еще больше, ведь она и сама была сладкоежкой, но совсем не ожидала, что и Жорж окажется таким же и даже поделится с ней угощением. К тому же предложенный марципан из Милана был хорошо ей знаком – за время жизни в Пезаро она успела немного изучить местную кухню и была сейчас в восторге от возможности снова попробовать такие сладости.
- Нет-нет, я возьму именно эти, – произнесла она с улыбкой, беря два кубика, и при этом впервые мельком взглянула на Жоржа без робости, а, скорее, с легкой тенью восторга. - Я очень люблю марципан именно с малиной…
Сладкий марципан с толикой горечи лимона растаял на языке, после чего Лукреция отправила в рот малиновый кубик и зажмурилась от удовольствия, при этом, забывшись, облизала кончики пальцев, которыми держала угощение. Глупая привычка, оставшаяся еще со временем детства, и хотя тетя Адриана ругала ее за это, Лукреция была уверена, что так еще вкуснее. Впрочем, сейчас было темно, француз вряд ли заметит это, а сам марципан пришелся очень кстати – это было единственное, что несколько смягчило горечь от воспоминаний, когда разговор перешел на совсем другую тему.
Ответ Жоржа никоим образом не пролил свет на цель его визита, и Лукреция слегка поджала губы, подумав о том, что поездка в Милан, вероятно, обсуждалась с ее отцом, и можно будет завтра улучить минутку и выяснить подробности у понтифика. Очень надеясь, что за всеми этими благородными словами о заботливой и благодарной Франции кроется смертный приговор для Джованни, Лукреция усмехнулась, отвлекаясь от своих совсем не благих мыслей.
- Никогда об этом не задумывалась! – совершенно искренне призналась она, ведь до недавнего времени Франция была просто далекой страной. Это сейчас все изменилось, и, фигурально выражаясь, побывать во Франции можно было, выйдя за городские ворота и попав в военный лагерь французов. - Наверное, это было бы интересно, но Франция очень далеко находится, – принялась рассуждать Лукреция, тщетно пытаясь себе представить подобное путешествие. - Говорят, что у вас там холодно, особенно зимой, очень много снега, люди не покидают своих домов и ютятся возле каминов, а голодные волки выходят из леса и приходят к домам. – Кое-что о Франции ей все же было известно, Лукреция простодушно принялась болтать об этом, и пока сравнение было не в пользу далекой страны. - А у нас здесь мягкие зимы, снега почти никогда не бывает и все время тепло. – Кивнув в сторону розовых кустов на клумбе, она продолжила: - В июне уже расцветают первые розы, весь Рим утопает в зелени, днем светит теплое солнце, а ночи очень ясные. – С этими словами Лукреция подняла взгляд вверх, на ночное небо, которое и в самом деле было усыпано мириадами звезд, таинственно поблескивавших, словно алмазы на темном бархате. - И Рим вообще очень красивый… Здесь много замков, церквей и соборов, есть прекрасная базилика Санта-Мария-Маджоре, где хранится икона Девы Марии, отец собирается перестроить еще одну базилику Святого Петра и превратить его в собор, чтобы там проводить службы. Это наверняка будет что-то грандиозное! А еще есть много театров, где ставят прекрасные комедии Плавта, одно из таких представлений было устроено даже в честь моего недавнего дня рождения, – со смехом похвасталась Лукреция, после чего, окончательно забывшись, она почти игриво взглянула на Жоржа и слегка повела точеными плечами. – А еще говорят, что во Франции женщины носят ужасные мешковатые платья.
Сама она по-прежнему была облачена в темно-синее бархатное платье, украшенное золотой вышивкой, красиво обрамлявшей открытые плечи и декольте, а тонкая талия подчеркивалась золотистым поясом, один конец которого спускался до самой земли. Платье было сшито по последней моде, позволявшей женщине создавать романтичный, женственный образ, и Лукреции совсем не хотелось менять свой чудесный наряд  и кутаться в закрытое котарди, которое носила ее тетя в молодости.
- К тому же здесь живет мой отец и братья… – со вздохом добавила она, - и мне бы не хотелось надолго с ними разлучаться. – Последнее было сказано уже без былого веселья – Лукреция хорошо помнила, как осталась наедине с Джованни, и только от нее зависело ее собственное спасение. Тогда ей никто не мог помочь, были лишь только письма отца и братьев, наставлявших сестру издалека, но это было совсем не то, чего Лукреция ожидала. Разумеется, она понимала, что ее поступок по отношению к бывшему мужу был весьма скандальным, и отец вполне мог ее наказать, если бы не невероятное везение. К тому же Лукреция не заблуждалась и насчет собственного будущего – отец наверняка устроит ей новый брак, и оставалось только надеяться, что новый супруг окажется лучше первого, будет заботиться о ней и, возможно, даже полюбит. А еще Лукреция лелеяла надежду на то, что жить она будет недалеко от владений отца и братьев, а потому сможет рассчитывать на их помощь и заступничество в том случае, если новый брак тоже окажется неудачным. Но пока отец, насколько Лукреции было известно, даже не задумывался о новом муже для нее, и можно было наслаждаться беззаботной жизнью в Риме.
- Разве есть что-то особенное в вашей стране, что может заставить проделать такой долгий путь? – с лукавой усмешкой поинтересовалась Лукреция, хотя про себя точно была уверена в том, что ничего подобного там быть не может. Впрочем, несмотря на то, что в далекую Францию ехать она не собиралась, любопытная Лукреция была готова послушать архиепископа, который наверняка любил свою родину так же сильно, как и она обожала Рим.

На Лукрецию рассказ гостя о Франции произвел приятное впечатление – далекая страна, откуда пришли захватчики, уже не казалась ей диким и холодным краем, однако, она по-прежнему была не готова туда отправляться. Впрочем, ей это совершенно не грозило, так что в целом беседа хоть и была познавательной, но все же была не из тех, что оставляют в душе и памяти какой-то след. Из всего Лукреция только особо выделила несчастных француженок, которые, по словам архиепископа, одевались скромнее итальянок – должно быть, французские мужчины все же не умели ценить красоту и заставляли женщин прятать ее под слоями ткани. Хотя… Какое ей дело до несчастных француженок? От мыслей про наряды ее отвлекло появление любимицы всей резиденции – белоснежной кошечки по кличке Агата, которая была совершенно далека от политики и всяких распрей и тут же принялась ластиться к французскому министру. Тот снова удивил девушку, сначала погладив животное, а потом взяв Агату на руки и вместе с ней отправился в свои покои. Лукреция, пожелав мужчине приятного отдыха, проводила его глазами, после чего тоже отправилась в свои покои – день выдался очень тяжелым, причем как его первая половина, так и вторая. Поднявшись к себе, Лукреция скинула платье и забралась в мягкую и теплую постель, после чего немного повертелась, устраиваясь поудобнее на не совсем привычном месте. Впрочем, завтра француз уже уедет, и она вернется домой, будет снова спать в своей постели, весело и хорошо проводить время с тетей и Джулией и чувствовать себя совершенно спокойно, не опасаясь, что придется выполнять чьи-то капризы и поручения. Улыбнувшись своим мыслям, Лукреция наконец-то заснула, чтобы проснуться на следующий день поздно утром, ощущая себя хорошо отдохнувшей и в приподнятом настроении, предвкушая скорое возвращение домой.
Пока его дочь нежилась в постели, понтифик довольно ухмылялся, глядя на Жоржа – он не сомневался в том, что Чезаре получит пост генерал-лейтенанта, так как вряд ли первый министр будет давать пустые обещания. Конечно, было бы лучше задокументировать эти договоренности, но, с другой стороны, его согласие на брак с Лукрецией уже само по себе являлось гарантией того, что слова рано или поздно обретут силу закона, поэтому сейчас понтифик считал первоочередным не указ о назначении Чезаре, а брачный договор с Жоржем д’Амбуазом. Правда, тот не упустил возможности поставить под сомнение невинность Лукреции, но Папа лишь усмехнулся, видя в этом капризе попытку Жоржа избежать навязанного брака. В том, что первый брак Лукреции так и остался недействительным, понтифик не сомневался – дочь не стала бы лгать об этом, когда со слезами бросилась к его ногам, умоляя не отправлять ее обратно в Пезаро, да и позже Адриана, поговорив с племянницей о ее замужестве, подтвердила ее слова. Так что у француза не было ни единого шанса, вот только французских монахинь в Риме не было, а откладывать осмотр Родриго не намеревался – они подпишут договор прямо сегодня, раз уж завтра д’Амбуазу приспичило ехать во Флоренцию, и он увезет с собой не только одну копию брачного договора, но и свою невесту, за которую теперь будет сам и отвечать.
Распорядившись, чтобы один из пажей Жоржа был доставлен в ближайший монастырь Святой Елены, где мог выбрать любую монахиню по своему усмотрению, понтифик пригласил своего личного юриста, и началось обсуждение брачного контракта. Впрочем, стороны быстро пришли к соглашению – сумма приданого была озвучена еще накануне, а Авиньон, который потребовал Жорж для будущего сына, все равно принадлежал бы семье Родриго. В тот момент, когда француз заявил о своих притязаниях на этот город, понтифик с трудом сдержал ироничную улыбку – ну надо же, если вчера при одном только упоминании о браке с Лукрецией, Жоржу было не по себе, то уже утром мысли мужчины были заняты их общими детьми. Все же, не зря он поддался весьма импульсивному желанию отправить на встречу гостям Лукрецию, ой не зря…
Тем временем, дочь понтифика в одиночестве завтракала, совершенно не подозревая о том, что обсуждается за дверями отцовского кабинета, затем спустилась во двор, прихватив сборник сонетов из библиотеки, и именно за чтением ее застал секретарь Родриго. Лукреция, отложив книгу, направилась к понтифику, очень надеясь, что найдет отца одного и получит возможность расспросить его о поездке их гостя в Милан, но стоило ей только оказаться в кабинете Папы, как от этого намерения не осталось и следа. Все дальнейшее Лукреция, оглушенная новостью о своем собственном скоропалительном замужестве, воспринимала, находясь будто в дурном сне. Разум отказывался понимать то, что говорил ей отец, и его слова с трудом пробивались сквозь пелену боли и отчаяния, застилавшую сознание Лукреции. Какое-то время она непонимающе смотрела на отца, отказываясь верить в происходящее, и только когда он сказал, что скоро прибудет монахиня, чтобы подтвердить ее невинность, Лукреция осознала, что все это происходит на самом деле. В какой-то момент отец вышел из кабинета, после чего тихо скрипнула дверь, и внутрь вошла Джулия, которая, как оказалось, приехала вчера поздно вечером, но даже присутствие близкой подруги сейчас не спасало от того ужаса, который охватывал Лукрецию при одной только мысли о дальнейшей судьбе. Она невольно вспоминала свой вчерашний разговор с французом, как простодушно болтала о Франции, будучи уверенной в том, что никогда ее не увидит, но судьба оказалась куда более изощренной дамой, чем можно было предположить. Интересно, расспрашивая ее о Франции, Жорж уже все знал и просто забавлялся над ней? Впрочем, это было неважно. Главное заключалось в том, что он был совершенно посторонним человеком, которого она увидела вчера впервые в жизни, он совершенно не испытывал никаких чувств к ней, даже банального уважения, и относился соответственно, настояв на осмотре. Последнее причиняло особенную боль, но даже с этим унижением ей придется смириться – это Лукреция поняла, едва взглянув в глаза отца, вернувшегося для того, чтобы сообщить о прибытии монахини. Джулия, обняв подругу за плечи, повела Лукрецию в ее покои, куда пригласили эту самую монахиню, оказавшуюся благообразной дамой в летах и к тому же весьма говорливой. Лукреция, обливаясь слезами, уже спустя пять минут узнала, что монахиню зовут Генриетта д’Эстен, что она француженка, родом из Нормандии и весьма рада услужить французскому министру в таком деликатном деле. Добрая женщина, видя перед собой убитую горем девушку, повела себя весьма аккуратно, всячески старалась утешить ее и не доставлять лишних мучений, но утешить Лукрецию было просто невозможно – слишком много всего свалилось на ее хрупкие плечи, чтобы дочь понтифика могла держаться с присущим ей достоинством. Когда с осмотром было покончено, Джулия распорядилась приготовить для Лукреции горячею ванну и успокаивающий настой из трав – девушку била крупная дрожь от малейшего прикосновения, и нужно было срочно привести ее в чувство, пока новоиспеченный жених не увидел это безобразие. Тем временем, монахиню сопроводили в рабочий кабинет понтифика, где Генриетта в присутствии Папы и его юриста озвучила Жоржу результат осмотра – Лукреция Борджиа была невинна. Ее отец многозначительно взглянул на Жоржа, разрешил монахине удалиться, затем придвинул к себе два экземпляра уже готового брачного договора и размашисто подписал бумаги от имени Лукреции. Когда на обоих экземплярах появилась и подпись Жоржа, понтифик довольно улыбнулся, передал бумаги юристу, после чего отпустил его, чтобы побеседовать с будущим зятем наедине. Теперь его тон и настроение были более доверительными, а сам разговор касался их уже общих, почти семейных дел. Понтифик предложил Жоржу временно держать факт помолвки с Лукрецией в тайне, пока не будут улажены все остальные дела с назначением Чезаре и разводом для Людовика, но в течение последующего года все три буллы будут обнародованы. Что касается Лукреции, то ей надлежало отправиться во Францию вместе с Жоржем, официально в качестве гостьи при дворе, хотя  на деле понтифик просто передавал дочь под ответственность ее будущего супруга, чтобы у того не было шансов передумать.
Пока мужчины беседовали, плачущая Лукреция пыталась с помощью горячей воды смыть с тела все следы прикосновений Генриетты, хотя и понимала, что все это бесполезно – воспоминания об этом унижении так глубоко въелись в душу, что вряд ли ванна поможет избавиться от них. Не помогал ни отвар трав, ни слова утешения Джулии – слезы продолжали катиться по щекам, однако когда вода в ванне совсем остыла, и обе подруги перебрались в спальню, пришла новая беда – секретарь отца передал его приказ о том, что Лукреции надлежит собрать вещи, чтобы завтра утром отправиться с Его Преосвященством в путь. Лукреция, до этого момента уверенная в том, что уже ничего более худшего, чем помолвка с жутким французом и осмотр, с ней уже сегодня не случится, оказалась сломлена окончательно, и только деятельное вмешательство Джулии спасло ее от гнева отца. Монна Фернезе написала записку Адриане, кратко изложив суть дела и попросив ее собрать те вещи Лукреции, которые могли ей понадобится в дороге и которых должно было хватить на первое время, когда она прибудет в свой новый дом. Пока Лукреция оплакивала конец своей беззаботной жизни и пыталась найти хоть одно оправдание жестокому поступку отца, слуги упаковывали ее вещи, а Джулия, дождавшись, пока мужчины наговорятся, отправилась побеседовать с Родриго. После разговора с понтификом она вернулась к Лукреции, весьма довольная собой – Папа согласился отпустить ее вместе с дочерью во Францию, ведь незамужней девушке нужна была компаньонка, чтобы избежать лишних пересудов. Эта новость заставила Лукрецию слегка приободриться, хотя она по-прежнему чувствовала себя ужасно – слишком свежи были воспоминания о первом браке, чтобы можно было окончательно смириться с тем, что она вновь должна выйти замуж. Каким будет ее новый брак, который начался с откровенного недоверия? Лукреция даже рассуждать об этом боялась, к тому же очередная чашка успокоительного настоя сделала свое дело – глаза изученной девушки начали слипаться, и она забылась тревожным сном, даже не выйдя на привычную вечернюю прогулку в дворик, чем и воспользовалась Джулия, которой тоже надлежало собрать свой багаж к завтрашнему утру.
Лукрецию разбудили на рассвете – Его Преосвященство желал отправиться в путь как можно раньше, а потому нужно было поторапливаться. Надев дорожное платье, умывшись и приведя себя в порядок, Лукреция спустилась к завтраку, впрочем, она так и не смогла заставить себя съесть ни кусочка, а потому просто сидела за столом, опустив глаза. Слез уже не было, кажется, она всех их выплакала вчера, а сегодня осталась лишь апатия и безразличие ко всему. Понтифик исподлобья наблюдал за дочерью, а когда завтрак подошел к концу, и отъезжающие засобирались в путь, все же подошел к ней, чтобы попрощаться. У Лукреции тут же задрожали губы, но Родриго сделал вид, будто не заметил этого – не хватало только ей устроить в присутствии Жоржа безобразную сцену, и он лишь поцеловал ее в лоб, после чего тихо произнес:
- Я буду писать тебе…
В глазах девушки все же защипало, когда отец впервые за долгое время обратился к ней, не говоря о себе в третьем лице, но это вовсе не означало, что он готов отказаться от своей  идеи. Бумаги были подписаны, и нужно было выполнять свои обязательства, а потому Родриго так же тихо добавил:
- Ступай… Он уже ждет…
Последняя фраза с пугающей четкостью заставила Лукрецию впервые со вчерашнего дня осознать, что отныне ее жизнь снова ей не принадлежит – теперь ею будет распоряжаться Жорж д’Амбуаз. Вздохнув, Лукреция с трудом подняла взгляд на отца в безотчетной надежде на то, что он все же сжалится над ней и позволит остаться дома, но понтифик смотрел совершенно спокойно и даже немного равнодушно, и девушка понурила голову. Чуда не произойдет, все будет так, как отец решил, а ей нужно покориться и не заставлять Жоржа ждать. Понимая, что теперь очень долго не увидит отца, Лукреция, тем не менее, так и не нашлась что сказать ему на прощание – боялась, что не выдержит и сорвется, а потому молча повернулась и, взяв у служанки свой плащ, направилась к выходу из резиденции, после чего спустилась по ступенькам и в ожидании своих спутников остановилась возле массивной кареты, которая и должна была увезти ее в новую жизнь.